Как отца Михея в Жировицах провожали

7/20 мая Православная Церковь празднует Жировицкую икону Божией Матери. Находится она в Белоруссии, в Свято-Успенском Жировицком монастыре и в 60-е годы XX века утешала верующих, которые стремились к ней и приезжали поклониться с разных концов страны.

С 1963 по 1969 год наместником монастыря был архимандрит Михей (Хархаров), будущий архиепископ Ярославский и Ростовский. По удивительному совпадению его день ангела приходился на 19 мая и отмечался накануне праздника Жировицкой иконы Божией Матери. Как раз в эти майские дни.

В то время власти сослали в обитель неугодного им архиепископа Ермогена (Голубева). Архимандрит Михей категорически отказался доносить на старца и был изгнан из монастыря с «волчьим» билетом.

Сегодня мы публикуем воспоминания об этом периоде жизни в Жировицком монастыре игумении Гавриилы (Глуховой), настоятельницы Гродненского Рождество-Богородичного женского монастыря. Маленькой девочкой жила она с мамой недалеко от обители. Пользовалась любовью сестер и братии. И всё запоминала своим детским сердечком. Да, именно сестер и братии, потому что советская власть переселила в мужской монастырь насельниц ликвидированного Гродненского женского монастыря. Это нарушало церковный устав, и власть делала это сознательно. Но Господь не дал посрамить монашество. Жизнь монахов и монахинь была устроена таким образом, что они встречались только на воскресных и праздничных службах.

Вот эти драгоценные свидетельства жизни нашей Церкви, увиденные очами юной души.  

После школы – в монастырь

Промыслом Божиим мне довелось с младенческих лет и до совершеннолетия связать свою жизнь с Жировицкой обителью. Это были годы, когда по всей матушке Руси закрывались, разорялись, сравнивались с землей Божии храмы, святые обители. Это были годы, когда слово Божие надо было произносить шепотом. Я помню, как моя мать молилась и приучала меня молиться перед шкафом, в котором были спрятаны иконы. Шкаф был всегда закрыт. Открывался он только поздно вечером, когда в комнате никого, кроме мамы и меня, не оставалось. И надо сказать, какая-то неведомая сила влекла меня к этому шкафу. Все свои детские игры я обязательно проводила около него. Вместе с подружками мы любили обклеивать этот шкаф снаружи своими картинками и рисунками…

Попадала я в обитель по-разному, чаще всего через дырку в заборе

В Жировицы из Саратова мы с мамой переехали в начале 1960-х годов. По ее решению я не вступила в октябрята, а, став взрослее, уже сама отказалась вступать в пионеры. Проблем, безусловно, с этим было немало – и у меня, и у самой школы. Ведь я подрывала авторитет школы, которая в первую очередь должна была вести атеистическое воспитание подрастающего поколения. Я была единственной школьницей в Жировицах, посещавшей обитель. Меня обзывали «богомолкой», «монашкой», чокнутой и т.д. Естественно, мои походы в монастырь причиняли мне много неприятностей со стороны школьного начальства.

Бывало, утром ухожу из дома в школу, а после школы до самого вечера нахожусь в монастыре. Попадала я в обитель по-разному, чаще всего через дырку в заборе.

Чувствовала я себя там как рыба в воде. Монахини для меня были и учительницами, и матерями, и строгими, но справедливыми воспитательницами, и подружками, и сестрами. Кого-то я любила, уважала; кого-то очень боялась. У кого-то училась пению, чтению на славянском языке, рукоделию, как стирать белье, отжимать (оказывается, это целая наука) и т.д. Помню, взяли меня сестры огород полоть. Ничего у меня не получается, сердятся они, а мать Иоанна-огородница показывает мне траву-сорняк и говорит: «Это лебеда – не беда, а вот если растет мокрица, то скорей помогай, сестрица».

Как-то зимой я долго задержалась в школе, а был канун праздника святого Николая Чудотворца. Прямо с портфелем я пришла в Никольский храм на всенощную. С трудом открыла дверь, так как люди стояли на ступеньках. В это время была лития. И прямо напротив дверей – смотрю – стоит… Николай Чудотворец. Я долго не могла прийти в себя, пока он не прошел вперед. Оказывается, это был архиепископ Ермоген (Голубев), присланный на покой. Но он, действительно, так был похож на святителя, что многие это заметили. Время, в которое жил владыка Ермоген в Жировицах, для многих было счастливым временем. К сожалению, ни я, ни многие другие тогда этого не понимали. Не понимали, что живем, общаемся с таким великим и при жизни святым человеком. Обычные беседы, благословение…

Особо трогательно и умилительно проходил чин прощения в Прощеное воскресенье накануне Великого поста. Обычно возглавлял его владыка Ермоген. Я запомнила одну из проповедей владыки, сказанную им в тот день. Рассказывая о таинстве прощения, владыка обращал внимание на наш язык. Он сравнивал наши уста с источником. Он говорил, что из одного и того же источника одновременно не может вытекать и чистая, и грязная вода. А, к сожалению, из одних и тех же уст человека одновременно исходит славословие, молитва, покаянный вопль и тут же может исходить и брань, и ругань, и осуждение ближнего, и клевета, и прочие гнусные пороки. Владыка призывал всех беречь свои уста и язык…

Когда владыка Ермоген читал  Покаянный канон преподобного Андрея Критского , то не только у бабушек текли слезы и шла искренняя молитва, исходящая откуда-то изнутри. Даже я, еще малолетняя отроковица, не могла без слез и сокрушения слушать чтение этого канона.

В воскресные дни Великого поста по вечерам владыка совершал пассию, после которой говорил проповедь. Помню, около меня стояла женщина средних лет и что-то записывала во время проповеди.

Мне неоднократно и после приходилось видеть ее, как она бывала в монастыре на службах и всегда старалась быть ближе к проповедующим. Только потом я узнала, что она всё записывала для того, чтобы относить свои записи в соответствующие организации, где составлялось досье на «неугодных»…

В самой обители были тоже засланные, с которыми приходилось считаться. Они, конечно же, вели себя очень нагло и вольготно, чувствуя поддержку со стороны светских властей. Слава Богу, мало таких было, но они были. Все они уже предстали пред Господом и дали ответ за свои деяния, некоторые еще живы. И дай Бог, чтобы они осознали свой грех предательства при жизни и покаялись.

Гостинцы отца Михея

С 1963 года наместником обители был архимандрит Михей (Хархаров), в дальнейшем архиепископ Ярославский и Ростовский. Он был удивительно одаренным, воспитанным и мудрым человеком. Прекрасно знал духовную жизнь, прошел школу монашеской жизни в Глинской пустыни, где тогда подвизались известные старцы, ныне причисленные к лику святых. Братии было легко со своим наместником во всех отношениях. Все, кто желал спасения, имели прекрасный шанс получить помощь и поддержку в своих духовных стремлениях.

Труд сестер отец Михей ценил очень высоко, и сестры любили его неподдельной любовью. А трудиться сестрам приходилось на всех монастырских послушаниях. Немногочисленная братия обители в основном совершала богослужения, несла послушание в столярке, в пчельнике, на конюшне. Послушание на кухне считалось одним из самых трудных. Тогда не было ни водопровода, ни газа, ни электроплит. Обо всем нужно было позаботиться повару. На кухне, как правило, работали две сестры и одна посудомойка. К концу дня сестры очень уставали, а утром опять надо было идти на кухню.

Бывало, что кто-то из братии или сестер опаздывали на ужин и приходили отдельно с кастрюлькой. Сестра Агнесса (впоследствии монахиня Леонтия) была очень вспыльчивой. Как начнет шуметь и ворчать на опоздавшего, что тот и не рад, что пришел… Вдруг откуда ни возьмись отец Михей появляется. Забежит на кухню и как ни в чем не бывало начинает как бы умолять: «Милые матери, матушки, сестрички, устал я очень и еще не обедал. Дайте ради Христа хлебушка с кваском». У сестры Агнессы открывается второе дыхание. И она не только отца наместника покормит, но и опоздавшего уже обслужит с улыбкой. А у отца Михея всегда припасены в кармане гостинцы-конфетки. Получит сестра Агнесса еще и конфетку, и настроение у нее хорошее несколько дней.

Отец Михей старался не обидеть никого: ни старого, ни малого. Помнил дни ангела не только своих насельников, но и мирян. Как-то в свой день ангела я пришла в монастырь на службу. И вдруг узнаю, что отец Михей уехал утром в Минск. Я по-детски очень расстроилась. Ведь для детей дни ангелов или дни рождений связаны в первую очередь с подарками. И вот стою в очереди на исповедь. Мысли, конечно, не о содеянных грехах, что много нагрешила, обижая монахинь своими шалостями, а о том, что я осталась без подарка отца Михея. И так грустно-грустно мне стало. И вдруг подходит ко мне послушник Александр и говорит: «Иди сюда скорее. Тебя отец Михей вызывает». Я побежала за ним. У входа в собор с большим пакетом стоит улыбающийся батюшка. «Ну вот, – говорит он, – собрался в Минск ехать, а потом вспомнил, что тебя с днем ангела не поздравил». И вручает мне огромный пакет с подарками.

В те годы очень сложно было получить разрешение от властей на ремонт храмов. Поэтому все ремонты в обители старались делать своими силами, как бы незаметно. Очень в этом помогали минчане: Мария и Анна Андреевны, Нина и Шура Монтики, Галя Русак. А еще Мария из Березы, Людмила из Караганды, Елена с Украины и другие благочестивые верующие. Именно их трудами и усердием были приведены в порядок храмы и корпуса Жировицкого монастыря.

Как-то раз добровольные помощники красили стены внутри Крестовоздвиженского храма на самом его верху. Леса были примитивные: две связанные лестницы. Лишний раз спуститься и подняться было очень трудно. Отец Михей зашел поинтересоваться, как идет работа, и вдруг узнал, что они не спускались обедать. Он тут же сходил к себе, принес полный пакет фруктов и, поднявшись наверх, передал труженицам эти лакомства.

Я исполняла какую-то работу внизу. И мне тоже перепало три мандаринки.

«Отец Михей своей молитвой вдохновлял нас всех»

В Великий пост отец Михей служил очень часто. Особенно он любил служить на Страстной седмице. Незабываемы службы первых дней, когда поется «Чертог твой». В Никольском храме во время пения «Чертог твой» всегда гасился свет, а алтарь, наоборот, был хорошо освещен. Отец Михей выходил на солею и сам один пел «Чертог твой вижду, Спасе Мой». Исполнение этого великолепного песнопения самим наместником производило сильное впечатление. Монахини-старушки, стоящие слева в своих рядах, падали на колени и со слезами молились. Помню усердную молитву монахини Евсевии, монахини Алексии, монахини Платониды и других. Я большей частью стояла в мирских рядах.

В Жировицком монастыре и по сей день существует традиция совершать воскресную полунощницу в 23:30 в субботу, накануне воскресения. В летние дни полунощница совершалась в Явленском храме, зимой – в Никольском. Обычно воскресный канон, как и всё последование полунощницы, совершал требный иеромонах. В конце же полунощницы, облачившись в архимандричью мантию, к аналою на амвоне из алтаря выходил архимандрит Михей и читал молитву «Всемогущая и Животворящая Троица…». И сам уже завершал полунощницу с положенным окончанием ежедневного чина прощения. Всю полунощницу я спала на хорах, где пели сестры, или в проходе на лестнице. Но неизменно просыпалась перед самым выходом отца Михея из алтаря. Он имел прекрасный голос, слух и своею молитвою вдохновлял других. Невозможно забыть эти полунощницы, как и другие молитвословия, совершаемые отцом Михеем!

24 часа на сборы

Да, к сожалению, я росла, а сестры постепенно переходили в вечность. В обители были разные периоды – и спокойствия, и сильных нападок со стороны светских властей. Сестры несли свой крест добровольно и терпеливо. Очень многие из них по ночам молились о ниспослании мира сей обители и просили Господа сохранить ее от закрытия. Период наместничества архимандрита Михея был самым благоприятным в духовном отношении. К сожалению, люди, творящие добро, были и есть всегда гонимы. Над отцом Михеем сгущались тучи со стороны безбожной власти. Точка над всем была поставлена, когда ему запретили давать возможность проповедовать слово Божие опальному старцу Ермогену. Наместник против своей совести идти не смог. За неподчинение безбожникам он получил времени на сборы 24 часа. Всего архимандрит Михей (Хархаров) был наместником монастыря с 1963 по 1969 год.

На праздничную службу – через… яму

В 1970 году праздновалось 500-летие со дня явления Жировицкой иконы Божией Матери. Этот юбилей пришелся на безвластие в монастыре. У всех было скорбное, гнетущее состояние. На праздник в обитель приехал известный старец схиархимандрит Валентин (Семисал) из Киева. Приехала также прозорливая схимонахиня Онуфрия из Одессы. Рассказывали, что она после революции жила в берлоге с медведями. Старцы и старицы молились об обители, предчувствуя ее скорые скорби и испытания.

Матушка Онуфрия останавливалась в келье возле кухни. Я постоянно бегала к ней. Перед отъездом она подарила мне рясу, подрясник, апостольник и четки. Надевать не разрешила. Сказала: «Пусть лежит до времени». Затем перекрестила меня и сказала, что я буду… матушкой.

Летом 1970 года сестры несли свои обычные послушания на огороде, в саду. К концу лета грянул гром. Не найдя никакой причины, чтобы закрыть монастырь, власти вдруг поставили сестре Евдокии, заболевшей обычным кишечным расстройством, диагноз: холера. Монастырь мгновенно закрыли на карантин. И произошло это в престольный праздник Жировицкой обители Успения Божией Матери! В обитель, как обычно, приехало множество паломников. Всем им в одночасье было приказано покинуть монастырь.

Кто-то из богомольцев вообще уехал, кто-то поехал в соседний город Слоним на чин Погребения Божией Матери. Большинство осталось молиться у стен монастыря. Все мои дырки в заборах были заделаны. Я позвала несколько девочек-паломниц, и мы пошли искать лазейки. Обошли весь монастырь. Везде все намертво забито. Мы сели на пригорок за Крестовоздвиженской церковью и начали о чем-то разговаривать. Вдруг я увидела, как из-под забора со стороны монастыря вылезает собака. Я уже не помню, где мы взяли лопаты, но мы выкопали такую яму, что не только ребенок, но и взрослый человек мог пролезть в нее. После этого мы побежали к богомольцами, и сотни людей смогли попасть на чин Погребения через этот лаз.

Стукачи и безбожники чуть с ума не сошли. Но выгонять народ из храма во время службы не решились и после окончания народ выпустили через святые врата. Отцу Евфимию, эконому, очень сильно досталось за это, так как власти считали его виновным. Якобы это он подговорил меня. Впервые в жизни я получила благодарность от строгого эконома. Выпуская меня домой, он спросил: «Ты?» Я ответила: «Да». Он сказал: «Спаси тебя, Господи».

Прощальная Литургия отца Михея

Карантин в обители продолжался. Начались занятия в школе. Верующие жители Жировиц по воскресным дням ездили на службу в соседний Слоним. Уехала и моя мама. Я опять пошла искать дырку в заборе. Наш подкоп зацементировали. Вера Макаровна (впоследствии монахиня Макрина) поставила около забора стол, на стол табуретку. Влезла я на вершину забора, смотрю вниз: страшновато прыгать. Во-первых, высоко. Во-вторых, внизу прямо подо мной заросли крапивы. Я прыгнула в эти жгучие и кусачие заросли. Ой-й-й-й какая была боль!. В это время монахини шли на Литургию. Увидев меня, человека из «того» мира, все они, даже строгие монахини, плакали и обнимали меня. От них я узнала, что в обители находится архимандрит Михей (Хархаров). Ему разрешили приехать за вещами и даже разрешили совершить последнюю Литургию. Но тайком, чтобы никто не знал.

Как на крыльях, претерпевая боль от жгучей крапивы, я ринулась в собор. Величественный Успенский собор выглядел в этот день сиротливо и пусто. Братия были в алтаре, сестры – кто-то на клиросе, кто-то вдоль стен полупустого собора. На подсвечниках почти не было свечей. Я купила несколько свечей на деньги, что остались у меня от школьных обедов, да и Вера Макаровна дала 50 копеек на свечу. Затем попросилась поисповедоваться, так как хотела причаститься в начале учебного года. Исповедовать вышел сам отец Евфимий. И вскоре началась Литургия, возглавляемая милым и всеми любимым архимандритом Михеем.

Складывалось впечатление, что идет служба на небе. Дорогой батюшка опять был с нами, опять все слышали его возгласы. Опять он молился «о всех и о вся», и о любящих его, и о изгоняющих его. Кажется, о тех, кто его ненавидит, он молился усерднее. Он просил Господа вразумить этих заблудших людей и дать им время для покаяния. Литургия пролетела как одна минута. Я причащалась одна. Причащал отец Михей. После Литургии, перед целованием креста, архимандрит Михей сказал краткое прощальное слово. В конце своего слова он встал на амвоне на колени и у всей братии и сестер попросил прощение.

Он просил прощение у тех, кому он не сделал ни единого зла не только делами своими, но и словами. Всех он любил, всех прощал. Не любить дорогого батюшку мог только тот, кто жил в обители не ради Иисуса, а ради «хлеба куса». Не любил батюшку только тот, кто хотел жить своей волей, волей сатаны. Отец Михей знал их в лицо, понимал, что пока не в его власти исправить их. Он со слезами молился о них.

В момент прощания с архимандритом Михеем в соборе стояла абсолютная тишина. Слышны были только всхлипывания сестер и их вздохи. Из мирских была только я одна.

«Будь всегда с Богом!»

Закончилась Литургия. Братия ушли на обед в трапезную. Я пошла с сестрой Августой в келью. Но мне хотелось еще раз увидеть дорогого батюшку. Сестра Августа сказала, что он сегодня уезжает, но время отъезда держится от них втайне. Я пошла вниз к братскому корпусу и стала ожидать отца Михея возле Явленской церкви. Вскоре он в окружении братии подошел к корпусу. Все были очень грустными в преддверии скорого расставания. Я взяла у батюшки благословение. Он посмотрел на меня, пожелал отличных и хороших успехов в учебе. Задумался и добавил: «Желаю тебе, чтобы ты всегда была с Богом, и тогда Бог тебя не оставит. Молись за меня; может, еще и увидимся на этой земле». (Увиделась я с отцом Михеем после этого прощания только через 14 лет, будучи уже послушницей Рижской Спасо-Преображенской пустыньки.) Я уже отошла от него, как вдруг отец Михей окликнул меня: «Школьница, а ты взяла благословение у Господа на начало учебного года? Молебен где служила?» Я ответила, что нигде, так как монастырь закрыт. И лишь сегодня, первый раз после Успения, попала сюда. Архимандрит Михей взял меня, открыл Явленскую церковь и сам отслужил молебен на начало учебного года. Конечно же, я до конца не отдавала себе отчет во всем происходившем и принимала все как естественное.

Я спросила у батюшки, когда он уезжает. Он ответил, что сегодня в 7 часов вечера. И попросил меня никому об этом не говорить, потому что он «неблагонадежный» и его не должен никто провожать. После молебна я еще забежала к матушке игумении Гаврииле, взяла у нее благословение, потом – к сестре Надежде и к сестре Августе. Зашла к отцу Евфимию. Он расспросил, как дела в поселке, как у меня дела с началом учебы и так далее. (Отец Евфимий был единственным человеком в монастыре, которому разрешалось во время карантина выходить за ограду в магазин.) Он выпустил меня через святые врата, и я пошла домой довольная и счастливая.

Проводы

Было около четырех часов дня. Мамы дома еще не было. И вдруг во мне созрел план, чтобы торжественно проводить архимандрита Михея. Как я уже говорила, его любили все, даже те, кто творил зло, но любили его со страхом. Приехала моя мама со Слонима, сердитая на меня, что я с ней не ездила. Она не хотела верить, что я не только в монастыре на Литургии была, но даже причащалась и молебен на начало учебного года мне отец Михей отслужил. В конце концов я ей сказала: если ты хочешь увидеть отца Михея, то пойди к жировицким жителям и скажи, пусть они к монастырю к семи часам вечера подойдут. Только после этих слов мама мне поверила. Она где-то за час обежала всех знакомых в Жировицах. Договорились, что ровно в 7 часов вечера все соберутся возле монастыря. Думали, что будет человек 15–20. В назначенное время я сидела уже в «засаде». Ни одного человека вокруг.

Ровно в 7 часов, не совру, если скажу, может, сотня, а может, и две сотни жителей Жировиц в один момент как из-под земли появились у стен монастыря. У каждого в руках были букеты с георгинами, астрами и другими осенними цветами. Чрез считанные минуты открылись Святые врата, и оттуда выехала «Победа». Людской поток не давал продвинуться «Победе» ни на один метр. Машина остановилась. Из нее вышел… архимандрит Михей.

Сестры и братия, которые сумели узнать, во сколько уезжает отец Михей, провожали его до ворот. На какое-то мгновение воцарилась немая тишина. И вдруг, не отдавая себе отчета, словно заранее договорившись, все – и монашествующие, и миряне – громко запели: «Царице моя Преблагая, Надежда моя, Богородице». При этом все встали на колени перед монастырем.

После пения отец Михей благословил каждого пришедшего проводить его. Я была рядом и в глазах батюшки видела слезы. Что это были за слезы? Слезы благодарности ко всем собравшимся? Или слезы от предстоящей неизвестности? Я тоже подошла к нему как виноватая. Он посмотрел на меня и очень ласково-ласково сказал: «Дитя, я же просил тебя не говорить никому о моем отъезде»…

Люди долго не отпускали батюшку, пока один мужчина не потребовал разойтись (без сомнения, он был «из органов»). Машина была покрыта цветами и орошена слезами. Каждый хотел еще хоть раз посмотреть на отъезжавшего наместника, взять у него благословение, услышать его родной голос. Старые жители, конечно же, помнят эти проводы 6 сентября 1970 года, в воскресенье, 49 лет назад…

Как и следовало ожидать, в школе я получила хороший нагоняй за свою самодеятельность. Карантин еще некоторое время продолжался в Жировицкий монастыре, но потом уже можно было пройти к чудотворной иконе Божией Матери и к моим любимым гродненским матушкам.

Игумения Гавриила (Глухова) ,
настоятельница Гродненского
Рождество-Богородичного
женского монастыря (г. Гродно)
Публикацию подготовила  Эльвира Меженная